"Уныние - великий грех"
читать дальше
Персонажи: бывший солдат
Рейтинг: G
Жанр: Драма
Размер: драббл
Статус: закончен
Аннотация: Лабиринты памяти хранят в себе множество моментов нашей жизни – не все они приятные, но о каждом стоит помнить.
Предупреждения: 1) написано на рождественский конкурс на вап сасиса с использованием строчек из песен рок-групп; 2) ни слова о рождестве
«И колокол пробил в темноте 12 раз, И только звук потусторонний вновь доносится до нас» - какие странные мысли приходят с наступлением ночи. Словно что-то потусторонне прорывается в мир и кричит: «Я тот волк, уставший бежать», прими меня, открой мне двери и стань мной. Тоска слышится в этом призрачном крике, но жизнь берет свое. Прохладный ночной ветер разгоняет облака, очищая небо, открывая звезды, омывая лик бледно-золотой луны. И этот миг прекрасен. Но не вечен. Ничто не вечно. Каждый момент времени на свет рождаются новые люди, и каждый момент – кто-то из них умирает. Вот только рождение дает силу жить, дает надежду, что вся эта земная суета не напрасна. И невольно вспоминаются слова: «Вот человек рождается на свет, и в мире прибавляется тепла». И это, воистину, так.
А потом сердце внезапно делает кульбит и хочется прокричать в темноту: «Пусть пророчит мне ветер северный беду. Я пройду и через это, но себе не изменю». Изумительные слова. Они сейчас очень точно, я бы сказал, филигранно, отображают то чувство, которое родилось внутри меня – торжество. Я чувствую торжество, потому что я жив – я был рожден для жизни.
Странная штука человеческая память. Она - хранительница как самых счастливых, так и самых страшных моментов жизни. И сейчас мне хочется ощутить в руках огонь, попробовать эту силу на вкус – и я кричу в ночную даль: «Стальные нервы, воля, вера в себя. Я буду первым, знаю, хватит огня». Мой крик вспугнул ночных птах, примостившихся на одиноком кедре. Они вспорхнули, прошуршав крыльями, и мне этот звук показался бархатным плетением. На смену буйству чувств пришло спокойствие и легкая халцедоновая печаль, которую не мог разогнать яркий огонь костра. В сердце стала заползать тоска – по любви, по друзьям, по жизни, которую я оставил за свой спиной. Но я не вернусь. Просто не могу. Может быть, когда-нибудь я смогу простить их предательство, но вот забыть не смогу никогда. И никогда не буду просить.
Потрескивает костер, пожирая сухие ветки, а я потихоньку напеваю: «Заклинаю я - самым чистым и святым - ни мира, ни любви у сильных не проси». И вот когда последнее слово эхом отражается от водяной глади, тоска притупляется.
Я пришел сюда, на край света, как о нем говорят мои так называемые друзья, когда понял, что устал. Устал от диких криков: «Ну а в нашем РОК-КЛУБЕ Девки, пиво и конечно панк-рок», «И я стану сверхновой суперзвездой: Много денег, машина, все дела». Пусть их. Пусть слушают, что хотят, поступают, как сочтут нужным, должным и правильным, а я не хочу.
Вот так-то вот. Просто – не хочу. Странно, но все в нашем мире зависит лишь от двух категорий – чего человек хочет, и чего он не хочет. И лишь во вторую очередь каждая из этих категорий делится еще на две – чего он может, и чего не может. Так называемый, вечный человеческий конфликт.
Нет-нет, я прекрасно понимаю, что мне придется вернуться обратно. Обо мне можно сказать – «Ты был на службе силы зла». Да, я был. Не хочу возвращаться, но придется. А как бы хотелось бросить все и сбежать - прокричать им всем: «Чем дальше - тем больше Чем больше - тем сильней - друзей душит зависть - плевать мне на друзей!». И хотел бы плюнуть, но… как говориться – рад бы в рай, да грехи не пускают.
И я снова смотрю в огонь. Он завораживает. Языки пламени – ярко оранжевые у горящих веток, расцветают красными лепестками в ночь. Черно-багровые угли пульсируют жаром, искривляя, искажая воздух над ними. Вдруг где-то в темноте раздается приглушенный стук. И снова память подкидывает картинку – я тогда помогал на кузне. Смешно вспомнить – я - и на кузне. Вот только смеяться, почему-то, не тянет. Лишь слова кузнеца гулко звучат в моей голове: «Есть, - говорит, - песня такая – про нас, кузнецов. Хороша.». И я с улыбкой начинаю напевать: «Напряженный труд мужской выдержит не каждый. Только кто душой такой - чистый как кристалл». А Ким Петрович и был таким кристаллом. Жаль, что умер – «Люди гибнут за металл! За металл! Сатана здесь правит бал». Ненавижу тех ублюдков. Надеюсь, в аду тот самый сатана о них позаботится.
Перевожу взгляд на воду. Она кажется совсем черной и вязкой, как смола. Ветер стих, и мелкие волны перестали тревожить берег: «Смыло волной песочные замки, Остались лишь тени на мокром песке». Вот и я такая тень.
Где-то вдали залаяла собака. Ишь, как разошлась. А вот примолкла – видимо, хозяин отозвал. Вот и я был таким цепным псом, который не задумываясь выполнял приказы Хозяина: «Он ходит, дышит, думает не так. Убей! И ты уверен в том, что это враг. Убей!». Думал – я матерый кобель, а оказалось – так, шавка подзаборная.
Когда я это понял – то ушел, отрекся. Все, казалось, предстало предо мной в истинном виде. Страшно об этом вспоминать, но в голове продолжают мелькать образы и биться слова: «В царской свите нет больше честных лиц. Ты – разрушитель; Отрекись!». Я так и сделал. И не жалею об этом.
А вот Вовчик сдался. Он предпочел отвернуться, закрыть глаза на то, ЧТО мы делаем. Для него это стало просто работой. Он попросился обратно: «Но ты-то ведь всё знал, и делал понемногу. А сейчас ты на коленях просишь у Бога: Дай!». Наверное, эти слова не слишком подходят, но мне они нравятся – я так чувствую. Эх, Вован, Вован. Теперь ты стал наемником.
А ведь раньше. Раньше мы были героями – солдаты, прошедшие войну. Ты помнишь, как мы пели в казарме, а ребята смеялись? Сможешь ли ты посмотреть им в глаза и вместе с ними прокричать: «Нас мало, но пока мы в пути. В нас горит открытым огнем Rock-n-roll»? Я вот, не смогу – совесть не позволит.
Из деревни выходят несколько молодых ребят. Они направляются в мою сторону. Метрах в двадцати они остановились и разожгли костер. Потом один из них – улыбчивый такой, в ковбойской шляпе, достал гитару и запел: «Кто качает мира колыбель? Это мастер, мастер наших скорбных дел». У мальчишки хороший голос – мне понравилось, и я решил подойти к ним поближе, познакомиться.
Старшего звали Саня – он был местным заводилой. Я видел его мельком, когда заходил к матери. Трое остальных представились, как Толик-Беда, Лис и Прикол. Ей-ей, забавные люди.
Распив на пятерых припасенный мной виски, ребята расслабились – Прикол оправдывал свое прозвище. Вот скажите мне, кто станет петь: «Кто качает мира колыбель? Это мастер, мастер наших скорбных дел», под мотив песни Belle?
Мы просидели од утра, распевая все знакомые песни на разные мотивы, а закончили самой моею любимой: «Эх да конь мой вороной, да обрез стальной». С детства помню эту песню – отец любил ее.
А потом настало утро. Мне нужно было возвращаться к привычной жизни. За эту ночь я смог примириться с собой, и теперь не боюсь возвращаться: «Я взошел на костер, отгони воронье».
Персонажи: бывший солдат
Рейтинг: G
Жанр: Драма
Размер: драббл
Статус: закончен
Аннотация: Лабиринты памяти хранят в себе множество моментов нашей жизни – не все они приятные, но о каждом стоит помнить.
Предупреждения: 1) написано на рождественский конкурс на вап сасиса с использованием строчек из песен рок-групп; 2) ни слова о рождестве
Лабиринты памяти. Исповедь.
«И колокол пробил в темноте 12 раз, И только звук потусторонний вновь доносится до нас» - какие странные мысли приходят с наступлением ночи. Словно что-то потусторонне прорывается в мир и кричит: «Я тот волк, уставший бежать», прими меня, открой мне двери и стань мной. Тоска слышится в этом призрачном крике, но жизнь берет свое. Прохладный ночной ветер разгоняет облака, очищая небо, открывая звезды, омывая лик бледно-золотой луны. И этот миг прекрасен. Но не вечен. Ничто не вечно. Каждый момент времени на свет рождаются новые люди, и каждый момент – кто-то из них умирает. Вот только рождение дает силу жить, дает надежду, что вся эта земная суета не напрасна. И невольно вспоминаются слова: «Вот человек рождается на свет, и в мире прибавляется тепла». И это, воистину, так.
А потом сердце внезапно делает кульбит и хочется прокричать в темноту: «Пусть пророчит мне ветер северный беду. Я пройду и через это, но себе не изменю». Изумительные слова. Они сейчас очень точно, я бы сказал, филигранно, отображают то чувство, которое родилось внутри меня – торжество. Я чувствую торжество, потому что я жив – я был рожден для жизни.
Странная штука человеческая память. Она - хранительница как самых счастливых, так и самых страшных моментов жизни. И сейчас мне хочется ощутить в руках огонь, попробовать эту силу на вкус – и я кричу в ночную даль: «Стальные нервы, воля, вера в себя. Я буду первым, знаю, хватит огня». Мой крик вспугнул ночных птах, примостившихся на одиноком кедре. Они вспорхнули, прошуршав крыльями, и мне этот звук показался бархатным плетением. На смену буйству чувств пришло спокойствие и легкая халцедоновая печаль, которую не мог разогнать яркий огонь костра. В сердце стала заползать тоска – по любви, по друзьям, по жизни, которую я оставил за свой спиной. Но я не вернусь. Просто не могу. Может быть, когда-нибудь я смогу простить их предательство, но вот забыть не смогу никогда. И никогда не буду просить.
Потрескивает костер, пожирая сухие ветки, а я потихоньку напеваю: «Заклинаю я - самым чистым и святым - ни мира, ни любви у сильных не проси». И вот когда последнее слово эхом отражается от водяной глади, тоска притупляется.
Я пришел сюда, на край света, как о нем говорят мои так называемые друзья, когда понял, что устал. Устал от диких криков: «Ну а в нашем РОК-КЛУБЕ Девки, пиво и конечно панк-рок», «И я стану сверхновой суперзвездой: Много денег, машина, все дела». Пусть их. Пусть слушают, что хотят, поступают, как сочтут нужным, должным и правильным, а я не хочу.
Вот так-то вот. Просто – не хочу. Странно, но все в нашем мире зависит лишь от двух категорий – чего человек хочет, и чего он не хочет. И лишь во вторую очередь каждая из этих категорий делится еще на две – чего он может, и чего не может. Так называемый, вечный человеческий конфликт.
Нет-нет, я прекрасно понимаю, что мне придется вернуться обратно. Обо мне можно сказать – «Ты был на службе силы зла». Да, я был. Не хочу возвращаться, но придется. А как бы хотелось бросить все и сбежать - прокричать им всем: «Чем дальше - тем больше Чем больше - тем сильней - друзей душит зависть - плевать мне на друзей!». И хотел бы плюнуть, но… как говориться – рад бы в рай, да грехи не пускают.
И я снова смотрю в огонь. Он завораживает. Языки пламени – ярко оранжевые у горящих веток, расцветают красными лепестками в ночь. Черно-багровые угли пульсируют жаром, искривляя, искажая воздух над ними. Вдруг где-то в темноте раздается приглушенный стук. И снова память подкидывает картинку – я тогда помогал на кузне. Смешно вспомнить – я - и на кузне. Вот только смеяться, почему-то, не тянет. Лишь слова кузнеца гулко звучат в моей голове: «Есть, - говорит, - песня такая – про нас, кузнецов. Хороша.». И я с улыбкой начинаю напевать: «Напряженный труд мужской выдержит не каждый. Только кто душой такой - чистый как кристалл». А Ким Петрович и был таким кристаллом. Жаль, что умер – «Люди гибнут за металл! За металл! Сатана здесь правит бал». Ненавижу тех ублюдков. Надеюсь, в аду тот самый сатана о них позаботится.
Перевожу взгляд на воду. Она кажется совсем черной и вязкой, как смола. Ветер стих, и мелкие волны перестали тревожить берег: «Смыло волной песочные замки, Остались лишь тени на мокром песке». Вот и я такая тень.
Где-то вдали залаяла собака. Ишь, как разошлась. А вот примолкла – видимо, хозяин отозвал. Вот и я был таким цепным псом, который не задумываясь выполнял приказы Хозяина: «Он ходит, дышит, думает не так. Убей! И ты уверен в том, что это враг. Убей!». Думал – я матерый кобель, а оказалось – так, шавка подзаборная.
Когда я это понял – то ушел, отрекся. Все, казалось, предстало предо мной в истинном виде. Страшно об этом вспоминать, но в голове продолжают мелькать образы и биться слова: «В царской свите нет больше честных лиц. Ты – разрушитель; Отрекись!». Я так и сделал. И не жалею об этом.
А вот Вовчик сдался. Он предпочел отвернуться, закрыть глаза на то, ЧТО мы делаем. Для него это стало просто работой. Он попросился обратно: «Но ты-то ведь всё знал, и делал понемногу. А сейчас ты на коленях просишь у Бога: Дай!». Наверное, эти слова не слишком подходят, но мне они нравятся – я так чувствую. Эх, Вован, Вован. Теперь ты стал наемником.
А ведь раньше. Раньше мы были героями – солдаты, прошедшие войну. Ты помнишь, как мы пели в казарме, а ребята смеялись? Сможешь ли ты посмотреть им в глаза и вместе с ними прокричать: «Нас мало, но пока мы в пути. В нас горит открытым огнем Rock-n-roll»? Я вот, не смогу – совесть не позволит.
Из деревни выходят несколько молодых ребят. Они направляются в мою сторону. Метрах в двадцати они остановились и разожгли костер. Потом один из них – улыбчивый такой, в ковбойской шляпе, достал гитару и запел: «Кто качает мира колыбель? Это мастер, мастер наших скорбных дел». У мальчишки хороший голос – мне понравилось, и я решил подойти к ним поближе, познакомиться.
Старшего звали Саня – он был местным заводилой. Я видел его мельком, когда заходил к матери. Трое остальных представились, как Толик-Беда, Лис и Прикол. Ей-ей, забавные люди.
Распив на пятерых припасенный мной виски, ребята расслабились – Прикол оправдывал свое прозвище. Вот скажите мне, кто станет петь: «Кто качает мира колыбель? Это мастер, мастер наших скорбных дел», под мотив песни Belle?
Мы просидели од утра, распевая все знакомые песни на разные мотивы, а закончили самой моею любимой: «Эх да конь мой вороной, да обрез стальной». С детства помню эту песню – отец любил ее.
А потом настало утро. Мне нужно было возвращаться к привычной жизни. За эту ночь я смог примириться с собой, и теперь не боюсь возвращаться: «Я взошел на костер, отгони воронье».
Лабиринты памяти хранят в себе множество моментов нашей жизни – не все они приятные, но о каждом стоит помнить.
@темы: ориджиналы, закончен, фанфики